Пророчество для ангела - Страница 44

— Тогда всем спать, ночь была трудная, день не легче, да и по такой жаре все равно ехать невозможно. — Закрыла я собрание, разгрызая головку бедренной кости.

Возражающих не нашлось и вскоре мы все спали под защитой моего охранного контура. Сквозь сон я слышала, как мимо проходил водяной, почавкал мокрыми ногами, оставил двух рыбок у края круга и ушел.

Выехали мы вечером, причем Обормота я разбудить так и не смогла. Пришлось прямо так спящего в корзину и класть. Погони вроде бы не наблюдалось, что только радовало. И опять под копыта ложилась высокая трава, а впереди виднелся лес тонкою каймой очерчивающий багровый от закатных красок горизонт.

Кот храпел. Я сначала его толкала и тыркала, но потом просто плюнула, пускай храпит. Справа черным силуэтом ехал Коул, слева шел Мася, и они будто ограждали бедную маленькую меня от окружающего мира. Я благодарно шмыгнула носом, но тут Мася споткнулся, выругался, и дальше пошел уже рядом с Коулом. Блин. Сказать больше не чего, хотя хочется. Равномерное покачивание седла начало укачивать, а лес все не приближался. Закат погас, засверкали крупные звезды, вдали реалистично завыли волки, проснулся кот.

— Ллин, я слышу волков, — сообщил он и правым глазом начал обозревать окрестности, не в силах открыть левый.

— Я тоже.

— Да?

Минута молчания.

— Ллин, а нас не съедят?

— Нас нет, тебя… не знаю.

— Ллин!

— А что Ллин, что Ллин? Ты упитанный, маленький и все еще вкусно пахнешь после купания, прямо не закуска а загляденье, — продолжала я издеваться над несчастным котиком, мща за прошлые обиды.

Тоько не думайте, я не злопамятная. Я долгопомнящая.

Кот схватился за голову и громко завыл, волки удивленно смолкли.

— Обормот…

— Не мешай, Ллин. А-а-а-а-у-у-у-у!

— Глотик…

— Ллин, дай поистериковать перед смертью! Оо-о-о-о!!!

— Уу-у-у, — Наконец, душевно подхватили волки, завывая в такт. У меня зачесалось правое ухо.

— Обормот! — Рявкнула я, перекрывая завывания своим фальцетом. — Прекрати немедленно, я тебя волкам все равно не отдам, так что даже и не пытайся с ними спеться.

— Правда? — Затих котик, поворачиваясь ко мне.

Я насладилась звенящей тишиной и с чувством кивнула. Слезы радости, объятья и царапины, признания в украденной сметане. Короче, меня простили. Коул с Масей все так же возвышались сбоку, не обращая на наши причуды никакого внимания. Ну и ладно, зато волки наконец-то стихли. А лес все не приближался.

В лес мы вползли глубокой ночью, и меня снимали с седла уже в спящем состоянии. Я не препятствовала. Накопленные силы не успели усвоиться, а потому меня все еще иногда мучила слабость. Спала я крепко и без ужина. В глаз светили лучи полной луны, которые кое-как пробивались через плотные кроны деревьев, а неподалеку икала икалка — небольшая птичка с воровским характером. Она даже попыталась подойти ближе к нашему лагерю и что-нибудь стырить, но напоролась клювом на мои контур, который я ставила уже даже в полубессознательном состоянии, и разочарованно удалилась. Кот храпел под боком, неподалеку спали Коул и Мася, по обе стороны от уютно потрескивающего костра.

Утро медленно вступало свои права. Светлел горизонт, в ожидании восхода солнца, луна неудержимо скатывалась за деревья, и все чаще гасли застенчивые звезды.

Маленькая птичка сидела на дереве и с интересом смотрела на что-то блестящее на шее у пушистого серого зверя. Блеск раздражал и манил, она любопытно склонила голову на один бок, затем на второй, прислушалась к сопению спящего зверя, и… решительно спикировала вниз, целясь клювом в заманчивую игрушку, блестящую на солнце.

Меня разбудил громкий вопль и топот лап по животу. Охнув, я села и с усилием разлепила глаза, ничего не понимая. По поляне бегал кот и орал ругательства и проклятья в адрес какой-то сороки, которая со стрекотом уматывала от него, нарезая круги вокруг костра.

— Отдай, сволочь пернатая, отдай мою мышку! А то схарчу на завтрак немытую и в перьях, а потом выплюну и крылья пообрываю!!

Сорока ужаснулась и резко взлетела вверх, но была поймана за хвост и зверски измята в пушистых лапках обворованного Обормота. Со счастливой миной он отобрал у сопротивляющейся птицы свое сокровище. А потом получил клювом в лоб, упал, и помятая птичка, громко вопя на все лады вырвалась на свободу, взлетела вверх, и, усевшись на самой верхней ветке дерева неподалеку, обложила наш лагерь и кота в частности стрекотом и воплями на повышенных тонах. Но самое интересное, что Коул и Мася даже и не подумали встать, продолжая невозмутимо спать, завернувшись в теплые плащи. Пришлось их попинать, а потом еще и забираться на ель к верещащей сороке, объясняя по пути, что я не враг, а пинала из дружеских побуждений. Мне не поверили, и я сидела там еще пол часа, пока мужчины, скупо обсуждая повадки сорок и взбалмошных женщин, умывались, готовили и ели у вновь разведенного костра. Я негодовала и кидалась шишками. Сорока сидела у меня на коленях и громко орала, полностью одобряя мои действия.

— Давай спускайся, Ллин. Поешь и отправимся в путь.

Коул получил по лбу прицельно, но не обиделся, а с улыбкой стянул меня с ветки за ногу. Игнорируя слова и файерболы, сунул мне в рот бутерброд с сыром и пошел седлать лошадей. Бутерброд я съела, поделившись сыром с товаркой, а потом вновь водрузилась на пыточное сидение под названием седло, прямо таки ощущая костяные мозоли на заднице и мечтая на ком-нибудь сорвать плохое настроение. Но сорока улетела, а Коул и Мася уже ушли вперед, не дожидаясь меня. И только кот гордо восседал в корзинке.